Неточные совпадения
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос
сухой, спускающийся от лба почти в прямом направлении книзу;
губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.
Вронский вошел в вагон. Мать его,
сухая старушка с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в сына, и слегка улыбалась тонкими
губами. Поднявшись с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую
сухую руку сыну и, подняв его голову от руки, поцеловала его в лицо.
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел к ней, глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был
сухой, воспаленный, острый,
губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал на колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони на своих щеках,
сухой и быстрый поцелуй в
губы и торопливый шепот...
Все четыре окна квартиры его были закрыты ставнями, и это очень усилило неприятное его настроение. Дверь открыла
сухая, темная старушка Фелицата, она показалась еще более сутулой, осевшей к земле, всегда молчаливая, она и теперь поклонилась ему безмолвно, но тусклые глаза ее смотрели на него, как на незнакомого, тряпичные
губы шевелились, и она разводила руками так, как будто вот сейчас спросит...
Клим искоса взглянул на нее. Она сидела, напряженно выпрямясь, ее
сухое лицо уныло сморщилось, — это лицо старухи. Глаза широко открыты, и она закусила
губы, как бы сдерживая крик боли. Клим был раздражен на нее, но какая-то частица жалости к себе самому перешла на эту женщину, он тихонько спросил...
За ширмами, на постели, среди подушек, лежала, освещаемая темным светом маленького ночника, как восковая, молодая белокурая женщина. Взгляд был горяч, но сух,
губы тоже жаркие и
сухие. Она хотела повернуться, увидев его, сделала живое движение и схватилась рукой за грудь.
— Хорошо, хорошо… — шептала старушка, украдкой осматривая Привалова с ног до головы; ее выцветшие темные глаза смотрели с безобидным, откровенным любопытством, а
сухие посинелые
губы шептали: — Хорошо… да, хорошо.
Это был длинный,
сухой человек, с длинными, тонкими ногами, с чрезвычайно длинными, бледными, тонкими пальцами, с обритым лицом, со скромно причесанными, довольно короткими волосами, с тонкими, изредка кривившимися не то насмешкой, не то улыбкой
губами.
Оспа оставила неизгладимые следы на его лице,
сухом и желтоватом, с неприятным медным отблеском; иссиня-черные длинные волосы лежали сзади кольцами на воротнике, спереди закручивались в ухарские виски; небольшие опухшие глазки глядели — и только; на верхней
губе торчало несколько волосков.
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый товарищем. Он ныряет прямо в толпу, чуть не сбивает с ног Самаревича, подымает голову и видит над собой высокую фигуру,
сухое лицо и желчно — злые глаза. Несколько секунд он испуганно смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его
губ срывается кличка Самаревича...
Дядя Михаил особенно восхищался: пружинисто прыгал вокруг воза, принюхиваясь ко всему носом дятла, вкусно чмокая
губами, сладко жмуря беспокойные глаза,
сухой, похожий на отца, но выше его ростом и черный, как головня. Спрятав озябшие руки в рукава, он расспрашивал Цыгана...
Камергерша сложила свои
сухие, собранные в смокву
губы и, произнося русское у не как русское ю, а как французское и, отвечала: «ужасная чудиха!»
Слабый синий полусвет лился из прозоров между шторами и окном. Лихонин остановился посреди комнаты и с обостренной жадностью услышал тихое, сонное дыхание Любки.
Губы у него сделались такими жаркими и
сухими, что ему приходилось не переставая их облизывать. Колени задрожали.
— Мне безразлично, — ответил он вздрагивающим голосом и, обняв рукой горячее,
сухое тело Женьки, потянулся
губами к ее лицу. Она слегка отстранила его.
— Это письмо к вам-с, — сказала она заметно
сухим тоном. — От Марьи Николаевны, надо быть, — прибавила она, и как будто бы что-то вроде грустной улыбки промелькнуло у нее на
губах. Груша, несмотря на то, что умела только читать печатное, почерк Марьи Николаевны знала уже хорошо.
— Можете, — отвечал казначей и посмотрел на худого монаха. Тот подошел к раке, отпер ее висевшим у него на поясе ключом и с помощью казначея приподнял крышку, а сей последний раскрыл немного и самую пелену на мощах, и Вихров увидел довольно темную и, как ему показалось, не
сухую даже грудь человеческую. Трепет объял его; у него едва достало смелости наклониться и прикоснуться
губами к священным останкам. За ним приложились и все прочие, и крышка раки снова опустилась и заперлась.
При этих словах она несколько побледнела, и
сухая улыбка скользнула на ее
губах.
«Милая ты моя, ведь я знаю, что любишь ты его…» Но не решалась — суровое лицо девушки, ее плотно сжатые
губы и
сухая деловитость речи как бы заранее отталкивали ласку. Вздыхая, мать безмолвно жала протянутую ей руку и думала...
Она молчала, проводя по
губам сухим языком. Офицер говорил много, поучительно, она чувствовала, что ему приятно говорить. Но его слова не доходили до нее, не мешали ей. Только когда он сказал: «Ты сама виновата, матушка, если не умела внушить сыну уважения к богу и царю…», она, стоя у двери и не глядя на него, глухо ответила...
Он был меньше среднего роста,
сухой, жилистый, очень сильный. Лицо его, с покатым назад лбом, тонким горбатым носом и решительными, крепкими
губами, было мужественно и красиво и еще до сих пор не утратило характерной восточной бледности — одновременно смуглой и матовой.
Господа взъерепенились, еще больше сулят, а
сухой хан Джангар сидит да
губы цмокает, а от Суры с другой стороны еще всадник-татарчище гонит на гривастом коне, на игренем, и этот опять весь худой, желтый, в чем кости держатся, а еще озорнее того, что первый приехал. Этот съерзнул с коня и как гвоздь воткнулся перед белой кобылицей и говорит...
Князь был со мной очень ласков, поцеловал меня, то есть приложил на секунду к моей щеке мягкие,
сухие и холодные
губы, расспрашивал о моих занятиях, планах, шутил со мной, спрашивал, пишу ли я всё стихи, как те, которые написал в именины бабушки, и сказал, чтобы я приходил нынче к нему обедать.
Вошла княгиня; та же маленькая,
сухая женщина с бегающими глазами и привычкой оглядываться на других, в то время как она говорила с вами. Она взяла меня за руку и подняла свою руку к моим
губам, чтобы я поцеловал ее, чего бы я иначе, не полагая этого необходимым, никак не сделал.
Но утром его разбудил какой-то шорох. К комнате было светло. Елена, бледная после бессонной ночи, похудевшая, с темными кругами вокруг глаз, с
сухими, потрескавшимися
губами, уже почти одетая, торопливо доканчивала свой туалет.
При огромном мужском росте у него было сложение здоровое, но чисто женское: в плечах он узок, в тазу непомерно широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые; руки
сухие и жилистые; шея длинная, но не с кадыком, как у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею
губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза у Термосесова коричневого цвета, с резкими черными пятнами в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
Он молча ткнулся головой в грудь ей. Палага застонала и, облизывая
губы сухим языком, едва слышно попросила...
Сухая, высокая голова с гладким затылком, как бы намеренно крепко сжатые
губы и так же крепко, цепко направленный прямо в лицо взгляд черных прищуренных глаз производили впечатление точного математического прибора.
Луна освещала ее
сухие, потрескавшиеся
губы, заостренный подбородок с седыми волосами на нем и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы.
Впрочем, для Нюши и старшей невестки Ариши делалось исключение, и они могли иногда ввернуть свое словечко, хотя «сама» и подбирала строго каждый раз свои
сухие, бесцветные
губы.
Лицо ее, покрытое зеленоватою бледностию, было недвижно; раскрыв побелевшие
губы, вытянув шею, она смотрела
сухими глазами, полными замешательства, в угол, где сидели старики.
Глеб был в самом деле страшен в эту минуту: серые
сухие кудри его ходили на макушке, как будто их раздувал ветер; зрачки его сверкали в налитых кровью белках; ноздри и побелевшие
губы судорожно вздрагивали; высокий лоб и щеки старика были покрыты бледно-зелеными полосами; грудь его колыхалась из-под рубашки, как взволнованная река, разбивающая вешний лед.
Перед ним стоял с лампой в руке маленький старичок, одетый в тяжёлый, широкий, малинового цвета халат. Череп у него был почти голый, на подбородке беспокойно тряслась коротенькая, жидкая, серая бородка. Он смотрел в лицо Ильи, его острые, светлые глазки ехидно сверкали, верхняя
губа, с жёсткими волосами на ней, шевелилась. И лампа тряслась в
сухой, тёмной руке его.
Выражение его лица стало
сухим,
губы плотно сжались, он зорко присматривался ко взрослым и с подстрекающим блеском в глазах вслушивался в их речи.
Лицо следователя стало
сухим, скучным, а
губы у него смешно оттопырились, точно он обиделся на что-то.
Я ответил ему, что Георгия Иваныча нет дома. Старик крепко сжал
губы и в раздумье поглядел в сторону, показывая мне свой
сухой, беззубый профиль.
От смеха морщины старика дрожали, каждую секунду изменяя выражение лица;
сухие и тонкие
губы его прыгали, растягивались и обнажали черные обломки зубов, а рыжая бородка точно огнем пылала, и звук смеха был похож на визг ржавых петель.
Раиса медленно отодвинулась в сторону, Евсей видел маленькое,
сухое тело хозяина, его живот вздувался и опадал, ноги дёргались, на сером лице судорожно кривились
губы, он открывал и закрывал их, жадно хватая воздух, и облизывал тонким языком, обнажая чёрную яму рта. Лоб и щёки, влажные от пота, блестели, маленькие глаза теперь казались большими, глубокими и неотрывно следили за Раисой.
И только дома он вспомнил о том, что обязан предать этих весёлых людей в руки жандармов, вспомнил и, охваченный холодной тоской, бессмысленно остановился среди комнаты. Стало трудно дышать, он облизал
губы сухим языком, торопливо сбросил с себя платье, остался в белье, подошёл к окну, сел. Прошло несколько минут оцепенения, он подумал...
Это был несносный, желчный старик с серыми,
сухими глазами, острым, выдающимся вперед подбородком и загнутыми вниз углами
губ.
Старик только махнул рукой и пожевал
сухими синими
губами.
— Ну, Фридрих! — сказала, улыбнувшись, Берта Ивановна и подвинула свою голову к художнику весьма спокойно, но тотчас же оторвала свои влажные уста от
сухих пунцовых
губ Истомина.
Мутные старческие глаза пытливо смотрели на воеводшу, а
сухие побелевшие
губы шептали беззвучные слова.
Наш разговор был прерван появлением какой-то старухи, которая подошла к огню нерешительным шагом и с заискивающей улыбкой на
сухих синих
губах; по оборванному заплатанному сарафану и старому платку на голове можно было безошибочно заключить, что обладательница их знакома была с нуждой.
И вот я переселился из большого грязного подвала в маленький, почище, — забота о чистоте его лежала на моей обязанности. Вместо артели в сорок человек предо мною был один. У него седые виски, острая бородка,
сухое, копченое лицо, темные, задумчивые глаза и странный рот: маленький, точно у окуня,
губы пухлые, толстые и сложены так, как будто он мысленно целуется. И что-то насмешливое светится в глубине глаз.
А тот,
сухой, длинный, нагнувшийся вперед и похожий на птицу, готовую лететь куда-то, смотрел во тьму вперед лодки ястребиными очами и, поводя хищным, горбатым носом, одной рукой цепко держал ручку руля, а другой теребил ус, вздрагивавший от улыбок, которые кривили его тонкие
губы. Челкаш был доволен своей удачей, собой и этим парнем, так сильно запуганным им и превратившимся в его раба. Он смотрел, как старался Гаврила, и ему стало жалко, захотелось ободрить его.
Он был среднего роста, хорошо сложен, черты лица имел приятные, но мелкие: выражение их почти никогда не менялось, глаза его глядели всегда одним и тем же
сухим и светлым взором; лишь изредка смягчался он легким оттенком не то грусти, не то скуки; учтивая улыбка почти не покидала его
губ.
В одном таком моменте я как сейчас вижу перед собою огромную собачью морду в мелких пестринах —
сухая шерсть, совершенно красные глаза и разинутая пасть, полная мутной пены в синеватом, точно напомаженном зеве… оскал, который хотел уже защелкнуться, но вдруг верхняя
губа над ним вывернулась, разрез потянулся к ушам, а снизу судорожно задвигалась, как голый человеческий локоть, выпятившаяся горловина.
В нем было, как в Петре Великом, пятнадцать вершков; сложение имел широкое,
сухое и мускулистое; он был смугл, круглолиц, с голубыми глазами, очень крупным носом и толстыми
губами.
Должно быть, все это они уже не однажды делали — было в их движениях что-то заученное. Хозяйка смотрела равнодушно, только
губы ее, черные и
сухие, все время шевелились.